БэбиМания

Не буду описывать процесс появления на свет пищащего комочка темно-розового цвета - это у всех происходит более-менее одинаково, иного способа наука пока еще не изобрела. Не стану останавливаться и на том времени, когда воспитание малыша сводится в-основном к пеленанию и кормлению грудью (или молочной смесью) крохи. Хочу лишь предостеречь некоторых оголтелых мамаш в отношении излишнего перекармливания детей.
С соседкой по лестничной площадке нас свели именно дети. Ее Толик родился на четыре месяца позже Марьи, а потому Ира внимательно приглядывалась к развитию моей дочечки, словно заглядывая немножечко вперед - каким же будет Толенька в ближайшем будущем. Кроме детей, была у нас с Ирой еще одна точка соприкосновения: после родов мы обе несколько раздались вширь, а мириться с новым, не слишком привлекательным телом, не хотелось категорически. А потому, нагулявшись за день с детьми, вечерами сплавляли малышню любящим папашам, а сами отправлялись на школьный стадион по соседству бороться с собственными телами. (Скоро читателю станет понятно мое лирическое отступление).
Толик рос богатырем. Даже немножко больше, чем богатырем. В свои восемь месяцев он выглядел если не старше, то, по крайней мере, гораздо крупнее годовалой Маруськи. Конечно, приятно любоваться крепышом, ручки и ножки которого словно перетянуты ниточками, как говорится, "есть, что подержать". Однако всегда ли это хорошо?
Однажды мне довелось присутствовать при его кормлении. И лишь тогда я поняла, почему Толик растет таким "богатырем". Выглядело это следующим образом: Толик был усажен в высокий стульчик (тот самый, который "ловким движением руки" превращается в стульчик со столиком - такие раньше были, пожалуй, у каждого малыша), накрепко зажатый специальным деревянным ограждением. Любящая мамаша стояла рядом и впихивала в малыша густую манную кашу ложку за ложкой. Сначала Толик кушал с аппетитом, но, проглотив пять-шесть ложек, начал отворачиваться. Немудрено! Такой густой кашей можно было накормить и взрослого мужика! Однако мама не останавливалась. Каша впихивалась силой. Никакие уловки малыша не помогали: Ира пальцами чуть не разрывала маленький ротик, после чего бесцеремонно заталкивала ложку с кашей внутрь и "вытирала" ее о верхнюю губу мальчика. Не успевал Толик проглотить предыдущую ложку, как в его рту уже оказывалась следующая, и, дабы не задохнуться, ребенку приходилось глотать манное варево. Со стороны это напоминало то варварство, когда уток насильно кормят, вставив им в клюв шланг, из которого заливается корм.
Тарелка с кашей пустела на глазах. Мне стало дурно - это была порция взрослого человека!
- Ира, что ты делаешь? Остановись! Это слишком много для ребенка!
- Я сама знаю! Он всегда так ест!
Ответом на ее слова был характерный звук, издаваемый при рвоте: маленький желудок не смог удержать такое количество пищи и Толик "выдал на-гора" все, что с таким трудом Ире удалось в него запихать.
- Ну вот видишь, - непроизвольно вырвалось у меня.
- Подумаешь, впервой, что ли? - и Ира навалила еще одну тарелку каши.
Оказывается, она всегда варила три-четыре порции на случай, если кормление не удержится в желудке! И экзекуция началась заново.
Вторая порция каши вырвалась наружу тем же путем, что и первая. Бедный Толик не успевал даже плакать, ведь ему постоянно приходилось глотать. И только третья порция "улеглась" в уже растянутом первыми двумя попытками желудке.
- Зачем ты это делаешь? Он же у тебя и так совсем не худенький! Ты хочешь, чтобы он потом всю жизнь страдал от полноты?! Ты же сходишь с ума от пяти лишних килограммов, истязаешь себя диетами и бегом, и в то же время делаешь своего ребенка толстяком!
- Ребенок должен быть крепким! А вот вырастет - сядет на диету.
... Мне так и не удалось переубедить Иру. Вскоре молодые получили квартиру и уехали из нашего района. Но иногда Толик гостит у бабушки, и тогда я вижу увальня, не слишком толстого, но откровенно полного. Иногда вместе с ним приезжает к свекрови и Ира. В отличии от меня, ей удалось похудеть и она замечательно выглядит. Только заметно возмужавший Толик рядом с ней смотрится не сыном, а ... мужем.

Когда Маруське исполнилось два года, мы всей семьей поехали в Чехию. Не в отпуск. "К месту службы мужа", как было написано в моих проездных документах. Папа наш - не военный, но ради ребенка ему пришлось продать себя в армию на четыре года. В печально известном Чернобыле взорвался атомный реактор, из-за чего огромная территория оказалась заражена. Мы жили в Киеве, и, хотя основная волна пошла на Белоруссию, наш город тоже зацепило порядочно. А потому папе пришлось бросить любимый джаз и полностью переключиться на военные марши на плацу в парадной форме. Из гражданского музыканта наш папа превратился в музыканта военного. Всего-навсего. В профессии изменилось только одно слово. Но это же слово полностью изменило нашу жизнь. Чему сегодня я несказанно рада и благодарна.
Оговорюсь сразу - я не являюсь поклонницей армии в целом и военных в частности. Особенно с большими звездами на погонах. Не зря столько анекдотов и поговорок про нашу армию, ох не зря! Убедилась на собственном опыте. Однако не ради армейского фольклора я затеяла эти мемуары, а потому отвлечемся от наших доблестных военнослужащих и вернемся к детям.
Первое, что приходит в голову при воспоминании о переезде в Чехию, это сама поездка. Собственно, к воспитанию этот момент не имеет ни малейшего отношения, но я очень люблю вспоминать, как моя маленькая дочурка, еще плохо умевшая говорить, зато очень шустро передвигавшаяся по вагону, сообщала всем и каждому, кого встречала на пути, что она "Едет папе". В купе, кроме нас, ехали еще одна мама с ребенком. Наши папы дружили еще со срочной службы. Оба музыканты, и оба "пожертвовали свободой" ради здоровья детей. Диме было в ту пору семь с половиной лет, по сравнению с моей Маруськой - совсем взрослый парень. Днем дети забрались на верхнюю полку и с удовольствием любовались пейзажем за окном. Места для двоих им, маленьким, было вполне достаточно, однако Марья острыми локоточками постоянно пихала Диму в бок, выталкивая его подальше от окна. Когда он, наконец, возмутился данным фактом, ответ моего ребенка поверг нас в пучину смеха:
- Дима, уди, я папе еду!
Сказано это было таким безапелляционным тоном, что, раз уж Марьюшка едет к папе, все кругом должны встать по стойке "Смирно" и не двигаться до тех пор, пока она не доедет. Дима только ответил оскорблено:
- А я, по-твоему, к кому еду? - но от окна отодвинулся, не смея больше перечить маленькому командиру...